Он повернул меня к себе лицом и внимательно смотрел в глаза, словно изучая каждую мою черту. Я дрожала, плечо было обнажено, а он дышал на меня своим ядовитым, парализующим дыханием, словно рассматривал меня как книгу, которую можно прочитать одним взглядом. Его зелёные глаза сверкали злобой, и он наконец-то проронил с жестокостью, что мне не по душе, что я — трусиха. В его голосе чувствовалась насмешка, и он явно ожидал, что я попробую ему что-то сделать. Он одернул руку и отпустил мои губы, а я почувствовала, как всё тело жжёт от его болезненных прикосновений — будто меня обожгли и оставили на память. Я молча плакала, зажмуривая глаза, чтобы не видеть его ужасное лицо. Нет, Ленский не был страшным, но с ним явно что-то было не так — он точно не дружил со своей головой, скорее даже больше. Он напоминал психопата, сбежавшего из клиники. Вдруг он отошёл, и я сама сползла вниз по двери, чувствуя, как меня трясёт сильнее, чем обычно. Меня бросало из стороны в сторону, словно парусник в урагане, и я чувствовала, что тонусь и, похоже, никогда уже не выплыву.