Идея создать полемическую характеристику творчества Пушкина появилась у Писарева еще в 1864 году. Он писал, что задача критики, стремящейся к правдивому изображению литературы прошлых эпох, состоит в том, чтобы выбрать из этого наследия то, что может способствовать нашему интеллектуальному развитию, и объяснить, как правильно использовать этот отбор. Писарев отмечал, что читатели, скорее всего, хорошо помнят, как в «Евгении Онегине» Пушкин рассуждает весьма пространно о разных вещах, которые мало связаны с главной темой. Там встречаются описания дамских ножек, сравнения с бордо, недовольство альбомами петербургских светских дам, размышления о том, что наши северные лета — это словно карикатуры южных зим, воспоминания о садах лицеистского периода и еще множество украшений. Однако, когда нужно было показать, что у героев есть определённые взгляды на жизнь и отношения между людьми, поэт ограничивался короткими намеками и неконкретными подсказками, будто споры, рожденные этими разговорами, должны были стимулировать размышления читателей. Один такой спор мог бы дать более яркое представление о характере Онегина, чем многочисленные мелкие описания о том, как он играл на бильярде, принимал ледяные ванны или обедал в определённое время. В романе подобных споров вообще не наблюдается. Писарев отмечал, что личные чувства, желания и мысли Онегина настолько слабы и невнятны, что не могут серьёзно влиять на его поступки. Обычно он действует так, как привыкла вести светская публика, руководствуясь внешним принуждением. В итоге, Онегин остается призраком ничтожности до самой своей последней истории с Ленским, а сам Пушкин продолжает восхищаться его поступками как важными и трагическими событиями. Онегин так мастерски описывает скрытые нехитрые чувства, глупые мысли и пошлости, что ему удалось сделать этим персонажем не только простодушную толпу поклонников, но и таких тонких критиков, как Белинский, воспринимать его поступки как нечто грандиозное. Сам Белинский говорил, что особенно опасны те романтические девицы, которые не только не боятся брака, но и видят в нём высшее земное счастье. Им, лишённым широты ума и нравственного развития, свойственно создавать нереальные идеалы семейной жизни. Когда же они сталкиваются с невозможностью реализовать эти мечты, то вымещают разочарование на своих мужьях. Если вас заинтересует, чем занималась образованнейшая часть русского общества в двадцатых годах, ответ даст энциклопедия русской жизни. Там рассказывают, что эти люди много пели, пили, танцевали, ходили в театры, влюблялись и иногда страдали — то от скуки, то от любви. И всё же, можно спросить, разве это всё? Вроде бы да. Но при этом энциклопедия предлагает очень подробный перечень обычаев: описывает ресторанные развлечения, артисток, как Истомина, которая будто порхает по сцене, говорит о поданных десертах и напитках, о языковых ошибках дам, о стишках в альбомах уездных барышень, о том, что в деревнях иногда пили цымлянское шампанское, и о танцах после мазурки. Однако эти маленькие заметки — скорее коллекция антикварных штучек, нежели полноценная картина мира. Они не дают никакого понимания того, как жили и думали эти люди, какие идеи или иллюзии их вдохновляли. Не показывают, что давало смысл их жизни или что поддерживало их апатию. В этой энциклопедии нет исторической картины — лишь набор старинных костюмов, причесок, расписных афиш и мебели.